Как считать политзаключенных: нужны ли новые критерии?

«Важно не использовать презумпцию виновности государства – иначе статус политзаключенного вообще потеряет смысл, ведь тогда политзаключенными можно будет считать сразу всех»

17 декабря 2021 года еженедельный аналитический мониторинг Belarus in Focus в партнерстве с Пресс-клубом, сайтом экспертного сообщества Беларуси «Наше мнение» и Беларуским институтом стратегических исследований (BISS) провели онлайн-заседание экспертно-аналитического клуба, чтобы обсудить методологию и процедуру признания политзаключенными в Беларуси.

Основными спикерами выступили правозащитники и юристы:

• Олег Гулак – председатель Беларуского Хельсинкского комитета;
• Вячеслав Косинеров – основатель инициативы помощи политическим заключённым Dissidentby;
• Олег Агеев – заместитель председателя Беларуской ассоциации журналистов, юрист.

Также в заседании экспертно-аналитического клуба приняли участие представители международных организаций и дипломатического корпуса, аналитики, правозащитники и журналисты: Анаис Марин (спецдокладчик ООН по ситуации с правами человека в Беларуси), Ольга Зазулинская (фонд «Страна для жизни») и другие.

Модерировали дискуссию Вадим Можейко (BISS) и Антон Рулёв (Belarus in Focus/Пресс-клуб).

Какую методологию и процедуру признания политзаключенными сейчас использует правозащитное сообщество Беларуси?

Сегодня беларуские правозащитники пользуются «Руководством по определению политзаключенных», которое было принято правозащитными организациями совместно на III Правозащитном форуме в октябре 2013 года, напоминает Олег Агеев. Предварительно критерии для этого Руководства разрабатывали около года, вместе с коллегами из других постсоветских стран – на основе опыта правозащитной деятельности, чтобы удовлетворить запрос на предсказуемость и прозрачность решений, говорит Олег Гулак.

Когда правозащитники видят уголовное преследование тех, кто может попасть под эти критерии – тогда кто-то из них инициирует процесс обсуждения в коалиции. Начать обсуждение может любой, но обычно это происходит по направлениям деятельности организаций (например, БАЖ следит за случаями репрессий журналистов). Далее правозащитники обсуждают, как фактическая ситуация соотносится с критериями, и, если нет противоречий – тогда происходит признание политзаключенным, через общее голосование.

Совместные заявления представителей беларуского правозащитного сообщества о признании кого-либо политзаключенным подписывают члены коалиции: Правозащитный центр «Весна», Правовая инициатива, Lawtrend, Беларуский Хельсинкский комитет, Беларуская ассоциация журналистов, Беларуский ПЕН-центр, Беларуский дом прав человека имени Бориса Звозскова. Как отмечает Олег Гулак, коалиция сложилась не потому что «какой-то главный правозащитник выдал удостоверение», а на основе опыта и самоорганизации.

Вячеслав Косинеров обращает внимание, что они с коллегами не предлагают новых критериев – только актуализировать те, которые уже использовались. Он считает, что вопрос в трактовке, и что она начала проседать с 2020 года – так как власть делает выводы и учится организовывать провокации, чтобы человек попал в тюрьму в результате действий, которые исключают статус политзаключенного. По мнению Вячеслава, при задержаниях с применением силы и системном применении пыток, нельзя полагаться на признания самих заключенных. Поэтому их списки политзаключенных включают тех, кто пытался противостоять насилию силовиков.

Какие преимущества и угрозы несет в себе расширение критериев признания политзаключенными?

Олег Гулак считает, что вопрос применения силы потенциальными политзаключенными принципиальный, и все упирается в логику необходимой обороны. Он считает, что если правозащитники начнут принимать решение о признании политзаключенным с позиции презумпции виновности в отношении государства, то это существенно подорвет доверие к самому статусу правозащитника, и к тем решениям, которые делаются этой группой правозащитников. В итоге есть риск, что механизм признания политзаключенными вообще не будет работать.

Олег Агеев считает плюсом нынешнего подхода его универсальность, применимость для разных стран. Изменение же критерия может привести к тому, что в один и тот же термин будут вкладывать разный смысл. Он также обращает внимание, что обвинение в насильственных действиях заставляет намного внимательнее присматриваться к ситуации, а неприменение насилия политзаключенными – не абсолютное правило, есть исключения по самообороне или при последующем чрезмерном наказании. Иногда правозащитники требуют не немедленного освобождения, а пересмотра дела. И даже если кто-то не признан политзаключенным сразу – это не значит, что он не будет признан им позже.

Вячеслав Косинеров обращает внимание, что в Беларуси не заводят дела о превышении самообороны – всё трактуют как нападение на сотрудника милиции или хулиганские действия. Вячеслав считает, что поджог двери или прокол шины является не насилием, а повреждением имущества. И те же коктейли Молотова можно использовать для символических акций и повреждения имущества, а не чтобы навредить людям. Он обращает внимание на дело 17-летнего Никиты Золотарева, которого приговорили к 5 годам колонии за коктейль Молотова в сумке (никуда не брошенный), и которого не признали политзаключенным. Вячеслав считает, что «мы как правозащитники должен следить за нарушением прав человека, а не учить человека, каким образом ему выражать свой протест».

Олег Гулак, однако, считает, что к насилию не относится только символическое повреждение предметов (например, флага) для выражения мнения, а уничтожать чье-то имущество – это насилие. Олег также обращает внимание, что если кого-то не признают политзаключенным – это не значит, что его обвиняют или отказывают ему в защите (по аналогии с тем, как выступая против смертной казни правозащитники не поддерживают преступления, за которые вынесено такое наказание). И если в отношении людей происходит нарушение их прав – правозащитники говорят про это прямо, и применяют те же меры, что и в ситуациях политзаключенных. «Для отражения проблем существует много других инструментов, статус политзаключенного – не единственный и самый главный».

Ольга Зазулинская из фонда «Страна для жизни» обращает внимание, что волонтеров ходить в суды не хватает, адвокатуру громят. Насколько в таких условиях правозащитная коалиция имеет достаточно информации, чтобы давать характеристику ситуации?

Олег Гулак согласен, что проблем становится больше, а информации меньше. Но это приводит не к тому, что правозащитники отказываются признавать людей политзаключенными из-за нехватки информации, а просто растягивает процесс сбора информации во времени. И даже если волонтеров не станет вовсе – это не остановит существующих механизм признания политзаключенными, а просто сделает его сложнее. Олег обращает внимание, что важно не использовать презумпцию виновности государства – иначе статус политзаключенного вообще потеряет смысл, ведь тогда политзаключенными можно будет считать сразу всех.

Какие есть списки политзаключенных?

Говоря о числе политзаключенных, чаще всего СМИ ссылаются на список политзаключенных Коалиции. Альтернатива – более широкий список политзаключенных Dissidentby. Еще больше имен в списке фигурантов политических уголовных дел, списке осужденных по политическим уголовным делам и базе административно осужденных, которые ведет «Весна».

Вячеслав Косинеров выражает готовность продолжать работу в такой ситуации, при сохранении двух разных списков. В то же время, его не устраивает, что те люди, которые попадают в список Dissidentby и не попадают в список Коалиции, остаются во многом невидимыми для СМИ.

Олег Гулак считает подходящим вариантом если будут существовать понятные разные списки по разным критериям – тогда все заинтересованные смогут сами разобраться в различиях и пользоваться этой информацией. В то же время, по его мнению, разница применения критериев в составлении списков не должна мешать правозащитникам объединяться по другим вопросам – например, вместе реагировать на политические преследования в широком смысле.